Личности, или возвращение утраченной человечности. Гамалиил.

Заседание Синедреона затягивалось. Слишком много времени отнял вопрос о том, может ли человек выкупить проданный дом, если его новый хозяин больше года не появлялся в городе? Как обычно, спорящие увязли во второстепенных деталях, и, не найдя общего языка, зато вспомнив старые обиды, затеяли перепалку.

Гамалиил не любил участвовать в подобных спорах. Они были неприятны ему своей бессмысленностью и тратой времени. Будь на то его воля, он бы вообще не появлялся на заседаниях Синедриона, но бремя ответственности, которое он всегда ощущал на своих плечах, заставляло его снова и снова приходить сюда. Не было в жизни Гамалиила ничего важнее этой ответственности. Ответственности перед Богом за Его народ.

Будучи фарисеем, блюстителем Торы, Гамалиил прекрасно понимал все несовершенство закона. Человек подчиняется закону вынужденно, в силу необходимости. Закон лишь принуждает к повиновению, а не побуждает человека к исполнению его. Сталкиваясь с необходимостью подчиняться, человек, бунтарь по своей природе, начинает искать возможности для того, чтобы избежать принуждения и, проявляя чудеса изобретательности, находит все новые и новые пути для того, чтобы обойти закон.

Именно это и произошло с законом о выкупе дома. Тора, заботясь о том, чтобы из-за безденежья человек не лишился дома своих предков, дает простое и ясное постановление: «Если кто продаст свой дом, то выкупить его можно до истечения года от продажи его. Если же не будет он выкуплен до истечения целого года, то дом останется навсегда у купившего его в роды его.» Ловкие мошенники, пользуясь трудностями, возникшими у человека, покупали у него дом и исчезали. После того, как год, предусмотренный Торой для выкупа дома, истекал, они возвращались в город, и предлагали человеку выкупить дом, но уже значительно дороже. И люди переплачивали за свои дома. Ведь для них этоти дома представляли гораздо большую ценность, чем просто крыша и стены. Для них это были дома, где жили поколения их предков, где прошло их детство. Так Тора, вместо того, чтобы служить справедливости, стала орудием неправды в руках безнравственных людей.

Устав слушать спорящих, Гамалиил поднялся и предложил: «Если человек хочет выкупить свой дом, но не может найти того, кому он продал его, то пусть такой человек внесет стоимость дома на хранение в казну Храма, и тогда пусть снова пользуется домом своих предков». Гамалиил нисколько не сомневался, что его предложение будет принято. Он достаточно хорошо знал, что стоит лишь произнести заветные слова: «внести деньги в казну Храма», и любое его предложение будет одобрено.

«Нравственность – вот что должно быть в центре внимания вождей, вот на чем мы должны сосредоточить наши усилия, а не распылять их на споры о том, сколько ангелов уместится на кончике иглы» – думал Гамалиил, глядя на то, как постепенно успокаиваются его коллеги по Синедриону.

Наконец страсти утихли, и Синедрион приступил к рассмотрению последнего вопроса: дела некоего Симона, называемого Петром, и Иоанна, сына Зеведеева, обвиняемых в распространении назарейской ереси. Когда обвиняемых ввели в зал, Гамалиил почувствовал себя неуютно. Он всегда ощущал горечь, когда речь заходила о последователях того, кого он осудил на казнь год назад. Нет-нет, он по-прежнему считал правильным решение, принятое Синедрионом. Иисус из Назарета заслуживал смерти! Гамалиил лишь ощущал горечь от того, что эта казнь случилась. Но еще большую горечь он ощущал от того, что не случилось.

Когда весть о проповеднике из Назарета дошла до Гамалиила, он испытал воодушевление, которое уже очень давно не возникало у него. Гамалиил знал, что многие из учителей Израильского народа завидовали популярности Ииуса, видели в нем угрозу их статусу, их власти. Но Гамалиилу нечего было делить с ним. Назарянин проповедовал простолюдинам – пастухам, землепашцам, ремесленникам. Вокруг же Гамалиила была знать, ученый люд - вожди народа. И, самое важное, Иисус учил народ тому же, чему желал учить и Гамалиил. Назарянин учил нравственности. Он возвышал Тору до нравственного закона, превознося нравственность Торы над всеми уставами и постановлениями записанными в ней.

Ученик Гиллеля, Гамалиил восхищался тем, как его учитель сформулировал самое главное, что содержала в себе Тора: «Не делай другому того, чего не желаешь себе – вот важнейшее в Торе. Все остальное в ней – лишь комментарии». Но сыну простого плотника из Назарета в своем учении удалось превзойти великого Гиллеля! И если Гамалиил в чем-то и завидовал Иисусу, так только в этом.

Гамалиил был в искреннем восхищении от того, как Назарянину удалось переформулировать золотое правило Гиллеля: «И во всем, как вы хотите чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними». Насколько глубже и точнее это сказано, чем просто «не делай другому того, чего не желаешь себе»! Гиллель не решил проблему зла, он лишь предостерегал человека от того, чтобы тот не не допускал зла в своей жизни. Назарянин же призывал побеждать зло добром, творить добро даже тем, кто причинил тебе зло. Он учил не мстить, но дарить прощение. И не потому, что ты не хочешь, чтобы и тебе кто-то отомстил, но потому что ты хочешь, чтобы и тебе простил тот, кому ты сделал зло. Ведь ты простишь одного, а тебя простят семеро! Воистину, злом не искоренить зла, но и уклоненем от зла не победить его. Зло можно победить лишь добром. Пройдя на шаг дальше, сотворив добро обидевшему тебя, искупив своим добром то зло, которое было сотворено тебе.

Чем больше Гамалиил узнавал о проповеднике из Назарета, тем больше росло его желание сотрудничать с ним. Он был готов покровительствовать ему, своим авторитетом оградить его от зависти сильных. Но все его планы рухнули. Рухнули в одночасье.

Когда Гамалиил впервые услышал о том, что Иисус равняет себя с Богом, то он не поверил этому. Гамалиил счел это слухами, распространяемыми завистниками. Но под давлением все новых свидетельств, стало невозможным прятаться от факта: дни Назарянина сочтены. Он сам вынес себе смертный приговор. Гамалиилу лишь осталось поставить на нем свою подпись. И Гамалиил поставил ее на том, ночном заседании Синедриона. Поставил не дрогнувшей рукой: Иисус из Назарета был достоин смерти, потому что будучи человеком, выдавал себя за Бога. Он должен был умереть. Так диктовала ответственность. Ответственность перед Богом за Его народ. Ответственность, которую нес Гамалиил.

Сколько раз Израиль шел восслед иных богов и подвергался за это тягчайшим наказаниям! Сколько горя и бед принесли те времена, когда Тора была в пренебрежении. Плен, голод, засуха, разорение, кровопролитные войны – на протяжении тысячи лет эти беды преследовали его народ, впадавший в беззаконие, уклонявшийся от Бога.

Лишь в последнее время, наученный горьким опытом Вавилонского плена, народ внял голосу Бога, голосу разума, обратился к Торе, и на протяжении двух сотен лет ни на шаг не отступал от нее. Никогда еще в своей истории народ не был так предан Богу, как сейчас. Никогда еще Тора не соблюдалась так свято, как она соблюдалась теперь. Самый последний пастух в Иудее знал Тору. Самый последний рыбак из Галилеи трижды в год приходил в Иерусалим на Песах, Шавуот и Суккот. Даже владычество Рима не смогло изменить этого. Израиль платил дань Цезарю, но жил по своим законам, жил по Торе.

И в этом была их заслуга, заслуга фарисеев, учителей и вождей, несших на себе бремя ответственности за народ, чтобы больше не постигла их кара Господня, чтобы никто не уклонился на неверный путь и не увлек за собой других. Разве не по плодам судят о дереве? А плодом фарисеев был народ, до последнего мытаря и сикария посвященный Богу. Никому из великих пророков и царей Израиля не удавалось удержать этот необузданный народ в повиновении. Ни Самуилу, ни Давиду, ни Соломону – никому. Это удалось только им, фарисеям. Фарисеи – вот кто смог превратить упрямый и неуправляемый Израиль в народ, покорный Богу, и соблюдать их в покорности на протяжении столетий.

Гамалиил прекрасно знал, что не все его соратники трудятся от чистого сердца. Он знал, что цена благочестия многих из них – это восхищение окружающих. Гамалиил знал, что многие становятся учителями не для того, чтобы учить, но лишь ради почтения, которым пользовались учителя. Гамалиил знал все это, но он также знал, что искренность одного посвященного оправдает лицемерие сотни корыстолюбцев. А среди фарисеев не было недостатка в искренних и посвященных. И Гамалиил надеялся, что именно по ним, по таким как он, Гамалиил, как его учитель, Гиллель, или как его ученик, Савл, история и будет судить о них, о фарисеях. По лучшим, а не по худшим.

На что же надеялся Назарянин, когда стал равнять себя с Богом? Как мог он надеяться, что избежит смерти там, где царит Тора? Разве не знал он, что нет и не может быть пощады пророку, зовущему восслед иного бога: «Если восстанет среди тебя пророк, и представит тебе знамение или чудо, и сбудется то знамение или чудо, о котором он говорил тебе, и скажет притом: "пойдем вслед богов иных, которых ты не знаешь, и будем служить им",- то не слушай слов пророка сего. Господу, Богу вашему, последуйте и Его бойтесь, заповеди Его соблюдайте и гласа Его слушайте, и Ему служите, и к Нему прилепляйтесь; а пророка того должно предать смерти за то, что он уговаривал вас отступить от Господа, Бога вашего».

Незаметно для себя самого, Гамалиил начал обращаться к тому, кто умер год назад:

- На что же ты рассчитывал, Иисус из Назарета? Сколько надежд и радости ты дал мне вначале, и сколько разочарования и горечи ты принес мне в конце! Тот суд над тобой был пустой формальностью, данью закону. И даже то, что, вопреки традиции, Синедрион заседал ночью не смущало меня. И то, что люди, свидетельствовашие против тебя лгали – это было не важно. Важно было лишь то, что ты, выдавая себя за Бога, влек за собой мой народ. Народ, за который я отвечаю перед Богом. Ты сам вынес себе приговор. Я лишь утвердил его и не сожалею об этом.

Лишь одно смущает меня. Меня смущают слова первосвященника о том, что лучше, чтобы один человек умер за людей, нежели чтобы весь народ погиб. Не поступили ли мы беззаконно, принеся тебя в жертву за народ? Не стали ли мы палачами? Можно отдать свою жизнь ради блага народа, но нельзя отнимать чужую жизнь ради этого блага. Отдавший свою жизнь - благодетель, отнявший же чужую - становится палачом.

Кто теперь разрешит эти вопросы? Пока ты был жив, ты был искушением для народа. После твоей смерти, оказавшись жертвой за народ, ты стал еще большим искушением. Твои последователи не только не рассеялись, но их число растет. Твоим именем они творят чудеса. Они и после твоей смерти готовы следовать за тобой. Никогда еще не было подобного в Израиле.

Неужели правы эти двое, говоря о тебе, как о Мессии, которого мы убили, которого я приговорил к смерти? Они говорят: «должно повиноваться больше Богу, нежели человекам.» Но разве не Богу я повиновался? Разве не Торой я руководствовался, утверждая твой смертный приговор? Откуда же это беспокойство в душе? Кто я? Судья праведный, предавший смерти богохульника, или палач, отнявший жизнь у человека? Кто даст мне ответ? Кто, кроме Бога? Пусть же Он Сам ответит мне. В осуждение ли, или в оправдание, но я не хочу опять становиться палачом. Палачом этих двоих – Симона, называемого Петром и Иоанна, сына Зеведеева.

«Встав же в синедрионе, некто фарисей, именем Гамалиил, законоучитель, уважаемый всем народом, приказал вывести Апостолов на короткое время, а им сказал: мужи Израильские! подумайте сами с собою о людях сих, что вам с ними делать. Ибо незадолго перед сим явился Февда, выдавая себя за кого-то великого, и к нему пристало около четырехсот человек; но он был убит, и все, которые слушались его, рассеялись и исчезли. После него во время переписи явился Иуда Галилеянин и увлек за собою довольно народа; но он погиб, и все, которые слушались его, рассыпались. И ныне, говорю вам, отстаньте от людей сих и оставьте их; ибо если это предприятие и это дело - от человеков, то оно разрушится, а если от Бога, то вы не можете разрушить его; берегитесь, чтобы вам не оказаться и богопротивниками.»